Дашлай Фазил Забудинович Заколдованная комната

Дашлай Фазил Забудинович, родился 10.01.1966 года в семье учителя русского языка и литературы. Писатель, журналист, историк-краевед, член редколлегии газеты «Годекан» - печатного органа Донского землячества народов Дагестана. Автор книг: «Лики Кавказа», «Без срока давности» (о ростовчанах, погибших на «Малой земле»), «Дагестанцы в сражениях на донской земле», «Последний батальон» (об участии уроженцев Рутульского района Дагестана в Великой Отечественной войне) и множества других публикаций на тему Великой Отечественной войны.

Награжден: Благодарственные письма: Азовский краеведческий музей, Управление культуры г. Батайск, Администрация Зерноградского района, Администрация Кагальницкого района, 2 благодарственных письма от Землячества народов Дагестана, Почетная грамота министерства по делам национальностей республики Дагестан. 2 благодарственных письма от МОУ СОШ школа №47 Ростов-на-Дону. Почетный знак и диплом от "Фонда имама Шамиля".

Продолжительное время сотрудничает с Центральной библиотекой им. М. Горького г. Батайск: электронные публикации на сайте библиотеки «Герои без звезд» и «Светлячки» в 2016 году,  ряд совместно проведенных мероприятий к Дню победы и Дню Героев Отечества. Кроме этого, Фазил Дашлай принимал участие в создании Книги памяти города Батайска, им найдено более 50 имен воинов-батайчан Великой Отечественной войны.

Публикуется на ресурсе Проза.ру. С 2016 года - член Союза писателей России. Проживает в городе Батайске. Женат, трое детей. Поисковую краеведческую работу продолжает в кругу семьи. Помощь ему оказывает старший сын Артур. Жена Шеина Ирина Борисовна - доцент кафедры средств массовых коммуникаций ИФЖиМКК Южного федерального университета, является литературным редактором всех его работ.

_______________________________________________________________     

Фазил Дашлай

 Заколдованная комната

         Неосторожное движение, и голова с треском врезалась во что-то твердое. Задребезжали, зазвенели стаканы. Плечо больно стукнулось обо что-то жесткое и ребристое. Ножка стола, отмечаю по характерной
боли. Пощупав руками пространство вокруг себя, делаю в кромешной тьме невообразимые пассы и обороты руками и другими частями тела, чтобы не наткнуться на что-нибудь еще, и полегоньку выползаю из-под, я уже точно знаю это, стола. Сначала поднимаю вверх руки, чтобы убедиться, что сверху нет чего–либо, стола или подоконника, и медленно встаю на ноги. Вроде бы стою на открытом пространстве. Интуитивно, как бы шестым чувством про себя отмечаю, что я нахожусь напротив невидимого во тьме окна. Затем снова опускаюсь на четвереньки и опять ползу вдоль стены, теперь в другом направлении. Туда, где, если я не ошибаюсь, должна быть дверь. Начинать поиски придется заново. Сначала надо найти этот чертов выход, то есть дверь, и затем уж, если посчастливится, свою постель…

         Родители затеяли ремонт в большой комнате, и нас, детвору, на это время переместили в маленькую, которая обычно служила кладовой. Уложили нас вдоль стены, прямо на полу. Сверх паласа расстелили матрацы, от одной стены до другой. И вся шумная орава, пятеро детей, в возрасте от шести до двенадцати лет, уместилась на этом утлом небольшом пространстве. Старшие прихватили себе, как бы выразиться, «теплые» места, по краям. Меньших, в их числе и меня, упихнули в середку. Зная свою дурную привычку, просыпаться ночью по малой нужде, я прихватил, для ориентира, на всякий случай, свою маленькую подушечку, отметил, что я расположился третьим от
окошка, закрыл глаза и тут же уснул.

Опасения о малой нужде подтвердились. В комнате стоял полный мрак. Там, в большой комнате, горел ночник, да и в окна с улицы падал свет уличного фонаря. Впрочем, там все было знакомо. Там я мог с закрытыми глазами определить, где север, где юг и т.д. Маленькая же находилась в глубине. Просторный коридор отделял ее от стеклянной веранды. Одно единственное оконце доверху было заставлено книгами. В двери, правда, тоже имелись сверху два оконца с мутными темными стеклами, в которые и днем едва-едва проникали лучи света. Рассчитывать на какой-либо другой источник света было делом безнадежным. На удивление - выход я отыскал быстро. Наскоро управился, заполз в комнатку и вот тут-то и началось самое интересное. …
         Стена оказалась бесконечно длинной. И вообще, в нужном ли направлении я ползу? Что-то большое, громоздкое преградило путь. Постукиванием пальцев, по звуку, гулкому с металлическим эхом, догадался, что это большая оцинкованная железная бочка из-под муки. В ней родители хранили муку для выпечки хлеба. Сейчас она наполовину пуста и потому издает такой звук. Прислоняюсь к бочке. Сажусь. Соображаю, куда идти. Толком не приняв никакого определенного решения, ползу в обратном направлении. Голова уперлась во что-то твердое. Дверь! Встаю. Точно, это дверь. Вот ручка, а вот и маленькие окошки. Снова сажусь на четвереньки и опять ползу. Я знаю, что мне надо ползти в сторону окна. Там и постель свою найти не сложно. Она где-то там, рядом, вроде бы справа. Нет, кажется слева. Ну да ладно, главное найти его, там разберемся.  Кажется, это окно. Точно! Оно! Вот ряды книг. Вот и стекла. Ага! Где-то здесь будет постель. Есть. Нашел. Вот она. С краю спит Шайи. Так! По-моему, это он. Теперь будем искать свою любимую подушку. Она по размерам намного меньше остальных, и потому ее легче узнать. Теперь самое время искать свое место, ощупывая подушки. Правильно! Вот большая подушка Шайи. За ним должен спать самый младший Адил. Вот его голова. Стоп! Это не его голова. У Адила голова стриженая с чубчиком, а у этой густая шевелюра.  Это же Шабудин!  А где Адил?  За Шабудином спит Шамсу, а дальше… снова стена. И подушек я почему-то насчитал всего четыре. Больших. Без своей маленькой, разумеется. Одеяла свободного тоже нет. Хотя.  Вроде бы это свободно. Залезаю под него и… чувствую, что под ним кто-то спит. Ощупываю. Стриженая голова, чубчик. Адил нашелся! Лучше бы его там не было. Спросонья он что-то пробурчал и выпихнул меня вон. Выползаю на другой конец постели. Может, по ногам сориентируюсь? Голова опять уперлась в дверь. Пополз в сторону.  Окно. И опять монотонное кружение: бочка, стулья, кастрюли, банки, окно, снова дверь. Досадно! От безысходности и отчаяния так и хочется зареветь белугой. Ночи в горах прохладные. Пока кружился, изрядно продрог. Голое тельце покрылось гусиной кожей… И снова поиски: бочка, стулья, окно, дверь и опять стена. В очередной раз дополз до постели. Нет, это не Шайи, а Шамсу. Я на противоположной стороне. А как я здесь
очутился? Неважно! Главное, найти постель. Осторожно, чтобы не разбудить спящего, ощупываю. Нет. Это не Шамсу, а Шабудин, его густую шевелюру ни с чем не спутаешь. А где же Шамсу? Неловко развернулся и больно наступил на кого-то. Недовольный голос Шамсу: «Кто тут?».

 - Это я, Фазил.

-А чего ты тут бродишь, как черт?

- Я потерял свое место.

- Какое место? Ложись, спи. Не тревожь спящих.

- Куда? Я подушку свою потерял. Не знаю, куда она делась.
         Вместо ответа мерный храп. Заснул! Что делать? Перелезаю через кого-то. Ползу дальше. И уже в сотый раз, наверное, упираюсь в дверь, потом в стену, и, наконец, в окно. Мне становится тоскливо и
страшно. Тонко-тонко, чтобы не тревожить спящих, плачу, вернее, поскуливаю.

Чей-то встревоженный голос справа: 

 - Кто здесь? -  голос старшего брата, Шайи.

 - Это я, Фазил. Я заблудился.

 - Как это ты заблудился? – В его голосе заметны нотки смеха. Ему смешно! Я кружусь полночи, а ему смешно!  Шайи уже мягче, с сочувствием. – Иди сюда, ложись рядышком. Утром отыщешь свою постель.

   Дважды упрашивать себя не даю. Перелезаю через него и, не обращая внимания на чьи-то протесты, укутываюсь в первое попавшее в руки одеяло. Устал.

Глаза слипаются. Я засыпаю… 

 Утром с интересом вижу следующую картину: я лежу под одеялом Адила, Шабудин спит под одеялом Шамсу, тот спит под одеялом Адила, который спит под моим одеялом, крепко, как плющевого мишку, прижав к себе мою маленькую подушку.

Фазил Дашлай

Уши на пригорке.

  

         Над вершиной «Огненная голова» повисла рогатая луна, заливая окрестности желтым апельсиновым светом. Словно любуясь красотой вечерней долины, ветер стих. Замолкли шорохи в траве. Даже птицы ночные приумолкли. Будто бы сама природа залюбовалась чудной картиной наступающего летнего вечера. Умиротворенную тишину неожиданно нарушил топот ног и вопли…

Магомед возвращался с пастбища, где провел целую неделю, помогая деду пасти овец. На увещевания деда подождать до утра упрямый мальчишка ответил не требующим возражений отказом. Хватит, и так уж потерял целую неделю, гоняясь за бестолковыми овцами и коровами. А там, в селе, сколько улочек осталось без его «присмотра». Сколько всего забавного произошло за это время. Все это надо разузнать у соседа Али, пока тот не лег спать и бегает, наверное, где-то на улице. А главное, ведь сегодня в селе свадьба. Женится Длинный Али. Для сельских ребятишек свадьбы -  то же самое, что и для городских - развлекательные аттракционы. Предвкушение грядущих событий переполняли детскую грудь.  Магомед был храбрым мальчиком.  В страхе бежали от его разящего меча (ладно обструганной деревянной палки) все враги в округе: заросли репейника и чертополоха.

Довольный делом рук своих мальчик оглядел окрестности. Две кучки репейника спрятались там за холмом. «Смерть монголам», – закричал Магомед, устремляясь с обнаженной «саблей» на врагов, вверх по скользкому склону оврага.  Неожиданно с той стороны оврага будто бы из-под земли выросли две огромные пики. Вмиг вся храбрость улетучилась. Может, показалось? Магомед потряс головой, словно хотел избавиться от наваждения. Один из выросших на гребне холма отростков издевательски дернулся в сторону. Нет. Это не наваждение. Подтверждая оробевшие мысли мальчика, и второй отросток задергался несколько раз вперед и назад. Так обычно старшие указательным пальцем делают такой жест, означающий: «Я тебя накажу!»  «Это монголы! – осенило Магомеда. – Настоящие монголы. Но откуда они здесь взялись?» 

Хотя мало ли что могло произойти в мире, за то время пока он прозябал на пастбище у деда… Впечатлительный ум мальчика живо воспроизвел картину фантастических рассказов в реальность. Некая магическая сила перевернула мир с ног на голову, вернее, великие китайские мудрецы, которых Чингисхан взял к себе на службу, какими-то, только им одним известными магическими опытами и средствами перевели монгольское войско через время и пространство в современный мир. А может, это и не монголы, а эти, как их там бабушка называла, яджуж – маджуж (гоги и магоги), которых Искендер Двурогий (Александр Македонский) запер на краю земли. Настал, наверное, Ахир-къиямат (апокалипсис). Как и говорила бабушка, вышли из своего заточения гоги и магоги, настал конец света. Магомеду вдруг стало страшно. Ноги прилипли к земле. А пики между тем задергались быстрее в каком–то фантастическом танце, и стали вырастать все выше и выше до самого неба. Но самое страшное, словно подтверждая мысли мальчика об апокалипсисе и войске гогов и магогов, с той стороны пригорка явственно послышался звон металла. Сомнений нет. Это легионы врагов человеческого рода пришли уничтожить мир.  «Мама, папа, дедушка – помогите, спасите!!!» – завопил от страха мальчик, с силой отрывая от земли предательски прилипшие к ней ноги.

         И-а, И-а, И-а, – заревел за пригорком ишак, позвякивая длинной цепью, которой был привязан хозяином на выпасе.

Призрак под мостом.

          Про этот мост, что находится на полпути от Цудика до Мюхрека, ходили и поныне ходят самые невероятные слухи. Даже такой многоопытный старожил, как Гашим-дайи, уверял: «Это место проклято Аллахом. В былые времена здесь жили язычники – гяуры. Это их не преданные по адату земле души-призраки ходят по ночам и пугают путников».

         По ночам редко кто в одиночку осмеливался проходить мимо того проклятого моста. Были, правда, и скептики, уверявшие, что призраки бродят в умах впечатлительных трусов и суеверных фанатиков. Они, эти самые скептики, уверяли, что проходили мимо того моста, иные, особо принципиальные, и ночевали возле него, чтобы в очередной раз убедить себя и других, что никаких привидений не существует. Спор между этими «противоборствующими» сторонами благополучно разрешил, конечно, мудрый старец Гашим-дайи.  «Исчадия ада, - сказал он – суждено видеть не  всем без разбору. Аллах всеведающий не позволяет нечистой силе являться людям храбрым, бесшабашным, потому как в своем неверии такой человек может вызвать на единоборство шайтанов, что может закончиться весьма плохо для такого героя. Так же эти привидения не могут являться людям малодушным. Страх может разорвать сердце трусу или лишить его рассудка. Только лишь обычному человеку, не герою и не трусу, могут явиться эти призраки».

По словам аксакала выходило, что и «простые смертные» тоже не всегда могут видеть эту нечисть, а лишь в определенные дни и часы. А когда конкретно, про то лишь Аллах ведает. На том и был решен спор между «противниками». Сторонники и той и другой стороны были рады соломоновому решению многоопытного мудреца.

         Магомед, конечно, знал обо всем этом. Однако не считал себя ни героем, ни трусом. И потому, возвращаясь сегодня из Мюхрека, нервничал, подходя ближе к злополучному мосту. Хотя бояться-то не было оснований. Солнце хоть и село, но, как обычно это бывает в горах, времени до полной темноты было немало, не меньше часа. До моста оставалось метров сто, не больше, когда Магомед вдруг к своему ужасу заметил нечто странное, пожалуй, зловещее… Нечто неясное, белое, вроде как мелькнуло в заводи под мостом. Будь Магомеду лет постарше, наверное, не так бы перепугался. В свои двенадцать лет, когда неокрепшее сознание полно рассказами бабушки о злых духах и шайтанах, вот так вот встретиться с необъяснимым, страшным … тут и взрослый бы дрогнул. Язык словно прилип к небу, во рту предательски пересохло. Из глотки вырвалось какое-то неясное бульканье. Бежать уже было поздно. Да и ноги, как чугунные, прилипли к земле. Дрожащая рука лихорадочно уцепилась в ногу, для того чтобы ущипнуть себя, как мама учила. Может, это сон? Увы! К своему ужасу мальчик понял - это все наяву.

Белое привидение между тем так же беспечно плескалось в разогретой за длинный жаркий летний день воде. Вроде как купалось. На смену страху, как это обычно бывает у детей, пришло любопытство. Интересно, что это могло бы быть? Может, чья-нибудь коза больная упала в воду и не может вылезти из заводи? Великовата. Собака?  Вряд ли! Собака учуяла бы человека. Корова? Уж больно маленькая. Скорее бычок или телка. Решение пришло мгновенно. Подползти сначала незаметно ближе и … действовать по обстановке.

До цели оставались каких-то двадцать метров. Сомнения насчет всех более или менее известных животных рассеялись. Это не корова, не овца и не собака. Человек? Да, скорее всего, похоже на человека. Но человек ли это? И откуда человеку взяться здесь в такое время! Отступать назад было поздно, потому как привидение между тем все так же спокойно начало вылезать из воды. Выйдя на берег, этот человекоподобный призрак, к величайшему изумлению Магомеда, стал, как ни в чем не бывало… одеваться. Именно одеваться. Вот оно (привидение) надело на себя брюки, рубашку, сапоги и затем так неожиданно смешно высморкалось, что, сколько мальчик не крепился, не смог сдержать смех. В наступающих сумерках мерный плеск воды нарушил звонкий мальчишеский смех. Да так громко, что привидение само перепугалось насмерть и хрипло вопросило: «Кто тут?».

Голос, хоть и был произнесен с хрипотцой, Магомед не спутал бы ни с чем. Это был голос дедушки Мухтара. Страх перед призраком исчез, зато возникли вполне реальные опасения быть выпоротым. Дед Мухтар ой как не любит, когда за ним подглядывают. Мальчик резво вскочил на ноги и что было духу бросился бежать прочь. «Погоди, стервец, получишь ты у меня дома. Будешь знать, как за взрослыми подглядывать», – вдогонку ему кричал уже приободрившимся голосом дед Мухтар…

Тень.

          Багрово - оранжевый ободок октябрьского солнца скатился за горную гряду. Наступившая прохлада осеннего вечера мигом остудила разгоряченных игрой в догонялки мальчишек. И лишь тогда они вспомнили наказ отца - пригнать засветло бычков в хлев.  Беглый поиск, как всегда в подобных случаях, не дал утешения.  Сумерки торопливо и зловеще укутали долину. Наступила долгая темная осенняя ночь. И хотя еще было время сбегать домой, переодеться в теплую одежду, прихватить с собой фонарик, дети не решились. Страх попасться на глаза отцу, который мог сурово наказать их за невыполнение его распоряжения, погнал перепуганных мальчишек в горы. Против них, казалось, ополчилось все: и время, и удача, и сама природа.

В тот вечер в селе отключили электричество.  Отсвет керосиновых ламп  из  маленьких окон домов был настолько слаб, что за два метра от себя все сливалось в единую темную массу.

Старший мальчишка, на вид лет двенадцати, храбрился. Иногда, скорее от собственного страха, он прикрикивал на младшего, который и вовсе расклеился, пугался каждого кустика впереди себя и каждого шороха за спиной. Ночная мгла между тем подступала все ближе и ближе. Казалось, что с наступлением темноты ожили и камни. Хрустнула где-то веточка, может, мышь пробежала, заяц или лисица - волосы на голове мальчишек оживали, словно клубок змей. Фр-р-р! Из-под самых ног вспорхнула стая перепуганных куропаток, заставив мальчишек пережить бешеное биение сердца и приступы самопроизвольного вскрика. Фуу-уу! Слава богу! Все обошлось. Во тьме долго было слышно, как с кудахтаньем мать-куропатка подзывает перепуганных птенцов.

Искать в такую темень, когда все вокруг сливается в однообразную темную массу, было делом абсолютно бесполезным. Оставалась одна надежда на удачу, что, возможно, случится такое – столкнуться с пропавшими бычками, как говорится, нос к носу. С начала поисков прошло два часа, не меньше. Надежда гасла с каждой минутой. Выручало мальчишек одно – они знали местность назубок: каждый кустик, каждую тропку. Незаметно, как бы по наитию, мальчишки прошли всю  окрестность.

Поиски пошли по второму кругу. Им лучше было бы вернуться домой. Пропавшие бычки, пока мальчишки плутали по горам, давно уже вернулись домой сами. Но дети, конечно, не знали об этом. Все так же гуськом, младший спереди, а старший замыкающим, брели они по узким горным тропкам, рискуя в любой момент оступиться и сорваться в пропасть.

Тропинка круто повернула в овраг. Вот оно, еле заметное внизу дно высохшей балки. Вдруг старший резко дернул идущего впереди младшего за плечо. Тот, чуть не ойкнув от неожиданности, обернулся. Еле видимый во тьме палец мальчугана указывал туда, вниз, на дно оврага. Младший, лишь только мельком глянул вниз и… Ужас молнией пронзил кончики пальцев, прошел через все тело и вырвался наружу, вверх через вздыбившиеся вихры и расширенные от животного страха глаза и раскрытый в безмолвном крике рот. По дну оврага, где-то в метре от ребятишек, двигался…  ужас.  Чудовище, то ли кабан, то ли медведь, а то ли бог весть кто, бесшумно, в двух шагах от готовых умереть от ужаса мальчишек, ползло в их сторону. Время замерло само собой. Прошли секунды, может быть, и вечность. Младший непроизвольно дернулся, пытаясь удержаться на одной ноге. (Другая была поднята еще до того, как старший его тронул за плечо.) Качнулся в сторону и… из раскрытого в ужасе рта вырвался смех. Нервный смех. Истеричный, который креп и уже это был хохот, хохот над самим собой, над своими страхами. Хохот иронии….

         По дну оврага, освещенная тусклым вечерним отсветом, ползла тень мальчишек.